Книга Будущее без работы. Технология, автоматизация и стоит ли их бояться - Даниэль Сасскинд

кажется относительно недавним явлением.

Наши доисторические предки, наверное, сочли бы очень странным представление о взаимосвязи работы и смысла жизни. До 1960-х годов считалось, что жизнь охотников и собирателей была очень трудоемкой, но недавние антропологические исследования показали, что они, вероятно, выполняли «на удивление небольшие» объемы работы. Когда историк экономики Грегори Кларк проанализировал ряд исследований о современных обществах охотников и собирателей, он обнаружил, что их члены посвящают труду меньше времени, чем среднестатистический работающий британский мужчина (определение, которое Кларк дает труду, включает в себя не только оплачиваемую работу, но и учебу, работу по дому, уход за детьми, личную гигиену, покупки и поездки на работу)[651]. Данные показывают, что у охотников и собирателей, обеспечивающих себе необходимое пропитание, как правило, ежегодно оказывалось на тысячу часов свободного времени больше, чем у работающих мужчин в процветающем современном британском обществе[652] (см. график 12.1)[653].

Это совсем не то, чего можно было бы ожидать, если бы охотники и собиратели пытались найти в труде цель и самореализацию. Очевидно, смысл жизни они просто искали – и продолжают искать – в другом месте. Как отмечает антрополог Джеймс Сьюзман, «свидетельства о жизни охотничьих и собирательских обществ говорят сами за себя… мы [люди] более чем способны вести полноценную жизнь, которая не определяется нашим трудом»[654].

В древнем мире отношение к труду тоже было иным: он часто считался скорее унизительным, чем значимым[655]. В древнеегипетском городе Фивы закон гласил, что официальные должности не могут занимать люди, работавшие торговцами в последние десять лет[656]. Обращение с товарами на рынке считалось неимоверно грязным делом. В Спарте, греческом городе-государстве, где граждане воспитывались для войны, закон запрещал им заниматься производительным трудом. Торговля была оставлена негражданам, а ручной труд – илотам, многочисленным государственным рабам[657].

График 12.1. Количество рабочих часов в день для мужчин среди охотников и собирателей и в Великобритании сегодня

Платон в своем проекте идеального государства ограничил некоторых работников рамками их собственного «ремесленного класса», отказав им в праве управлять государством. «Самое благоустроенное государство не сделает ремесленника гражданином», – утверждал он. Аристотель писал, что «граждане не должны вести жизнь, какую ведут ремесленники или торговцы (такая жизнь неблагородна и идет вразрез с добродетелью)»[658]. Он считал, что смысл можно обрести только посредством досуга и что единственная цель труда состоит в том, чтобы оплачивать досуг: «мы лишаемся досуга, чтобы иметь досуг, и войну ведем, чтобы жить в мире»[659]. На самом деле греческое слово «работа», асхолия, буквально означает «отсутствие досуга», схоли; для греков досуг стоял на первом месте вопреки тому, что многие думают сегодня[660].

В древних мифах и религиозных писаниях работа часто представляется как наказание, а не источник осмысленной жизни. Например, в одном из мифов Прометей попытался обмануть богов, принеся им в жертву кости вместо мяса. За это разгневанный Зевс наказал все человечество работой[661]. Поэт Гесиод объясняет это так[662]:

Скрыли великие боги от смертных источники пищи:

Иначе каждый легко бы в течение дня наработал

Столько, что целый бы год, не трудяся, имел пропитанье

[…]

Но далеко Громовержец источники пищи запрятал,

В гневе на то, что его обманул Прометей хитроумный.

Или возьмем Ветхий Завет. Сначала, когда Адам и Ева бродили нагишом по изобильному Эдемскому саду, все было хорошо. Однако, после того как Адам съел запретное яблоко, Бог приговорил их обоих к тяжелому труду: Еву в переносном смысле – через болезненные роды («умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь рождать детей»), а Адама буквально, заставив его трудиться, чтобы добывать себе пропитание («в поте лица твоего будешь есть хлеб»)[663].

Эти истории напоминают нам, что, как бы ни превозносили Фрейд и Вебер связь между работой и предназначением, на самом деле она может быть не столь очевидной. Проще говоря, у многих людей работа всегда была довольно убогой, что бы о ней ни говорила теория. Трудно утверждать, что, например, во времена Промышленной революции труд на фабриках и заводах приносил людям чувство глубокого удовлетворения. Напротив, это была жизнь, полная уныния и отчаяния. Именно это приводило в ярость молодого Карла Маркса, много писавшего об «отчуждении» и о том, что определенная работа мешает человеку стать самим собой[664]. Именно поэтому Адам Смит, которого так часто считают глашатаем свободного рынка, опасался, что скучный и однообразный труд сделает людей «настолько глупыми и невежественными, насколько это вообще возможно для человека»[665]. И именно поэтому Шарль Фурье, влиятельный французский философ начала XIX века, описывал мир труда того времени как «настоящее кладбище»[666].

Чтобы оспорить связь между трудом и смыслом жизни, даже не нужно возвращаться ко временам Промышленной революции, когда рабочие были лишены правовой защиты и подвергались эксплуатации и угнетению[667]. Посмотрите на трудовую жизнь современных людей, будь то раскладывание продуктов по полкам или приготовление бутербродов, подметание дорог или сбор мусора, составление юридических договоров или проверка финансовых счетов. Хотя эти виды деятельности и не похожи на работу на фабрике сто лет назад, ни один из них явно не дарит работникам смысл жизни или чувство удовлетворения. В США почти 70 % людей «не вовлечены» в свою работу или «активно отстранены» от нее и лишь половина из них говорит, что «работа наделяет их чувством индивидуальности»[668]. В Великобритании почти 40 % людей считают, что их работа не вносит значимого вклада в развитие мира[669]. По словам социолога Дэвида Гребера, многие сегодня оказываются в ловушке «бредовой работы»[670].

Наконец, даже если находятся те, кому повезло настолько, что они могут считать свою работу значимой, это вовсе не означает, что они стали бы трудиться, не будь в этом необходимости. Возьмем французов. Они придают своей работе большее значение, чем многие другие народы. Но в то же время они хотят ей уделять – и уделяют – меньше времени, чем жители большинства других стран[671]. Иногда я задаюсь вопросом, не проецируют ли ученые и комментаторы, со страхом пишущие о мире с меньшим количеством рабочих мест, свое личное удовольствие, получаемое от работы, на опыт всех остальных.

Опиум для народа

Получается, существуют два противоположных взгляда на отношение между работой и самоидентификацией. Одни воображают, что между ними существует важная связь, и рассматривают работу